Неточные совпадения
Бобчинский. Возле будки, где продаются пироги. Да, встретившись с Петром Ивановичем, и говорю ему: «Слышали ли вы о новости-та, которую
получил Антон Антонович из достоверного
письма?» А Петр Иванович уж услыхали об этом от ключницы вашей Авдотьи, которая, не знаю, за чем-то была послана к Филиппу Антоновичу Почечуеву.
Вот я вам прочту
письмо, которое
получил я от Андрея Ивановича Чмыхова, которого вы, Артемий Филиппович, знаете.
Г-жа Простакова. Прочтите его сами! Нет, сударыня, я, благодаря Бога, не так воспитана. Я могу
письма получать, а читать их всегда велю другому. (К мужу.) Читай.
Софья. Я
получила сейчас радостное известие. Дядюшка, о котором столь долго мы ничего не знали, которого я люблю и почитаю, как отца моего, на сих днях в Москву приехал. Вот
письмо, которое я от него теперь
получила.
Это, так сказать, апокалипсическое [Апока́липсис (греч. — откровение) — книга туманных пророчеств, написанная, по древнему преданию, одним из учеников Христа.]
письмо, которое может понять только тот, кто его
получает.
Левин, которого давно занимала мысль о том, чтобы помирить братьев хотя перед смертью, писал брату Сергею Ивановичу и,
получив от него ответ, прочел это
письмо больному. Сергей Иванович писал, что не может сам приехать, но в трогательных выражениях просил прощения у брата.
На другое утро она
получила его
письмо и раскаялась в своем.
Она подошла к столу, написала мужу: «Я
получила ваше
письмо.
К вечеру этого дня, оставшись одна, Анна почувствовала такой страх за него, что решилась было ехать в город, но, раздумав хорошенько, написала то противоречивое
письмо, которое
получил Вронский, и, не перечтя его, послала с нарочным.
— Вы приедете ко мне, — сказала графиня Лидия Ивановна, помолчав, — нам надо поговорить о грустном для вас деле. Я всё бы дала, чтоб избавить вас от некоторых воспоминаний, но другие не так думают. Я
получила от нее
письмо. Она здесь, в Петербурге.
— Да, разумеется, она очень жалкая, — сказала Кити, когда он кончил. — От кого ты
письмо получил?
— Да? — тихо сказала Анна. — Ну, теперь давай говорить о тебе, — прибавила она, встряхивая головой, как будто хотела физически отогнать что-то лишнее и мешавшее ей. — Давай говорить о твоих делах. Я
получила твое
письмо и вот приехала.
— А я
получила из Москвы
письмо. Мне пишут, что Кити Щербацкая очень больна.
Нынче утром Дуня
получила какое-то
письмо!
— Да вот этот господин, может быть, Петр-то Петрович! По разговору видно, что он женится на его сестре и что Родя об этом, перед самой болезнью,
письмо получил…
— Она
письмо одно
получила, сегодня, ее очень встревожило. Очень. Слишком уж даже. Я заговорил о тебе — просила замолчать. Потом… потом сказала, что, может, мы очень скоро расстанемся, потом стала меня за что-то горячо благодарить; потом ушла к себе и заперлась.
Через минуту явилось
письмо. Так и есть: от матери, из Р—й губернии. Он даже побледнел, принимая его. Давно уже не
получал он
писем; но теперь и еще что-то другое вдруг сжало ему сердце.
— Она
письмо получила? — задумчиво переспросил Раскольников.
Она, например, даже не жаловалась на то, что от него нет
писем, тогда как прежде, живя в своем городке, только и жила одною надеждой и одним ожиданием
получить поскорее
письмо от возлюбленного Роди.
— Из всех ваших полупьяных рассказов, — резко отрезал Раскольников, — я заключил положительно, что вы не только не оставили ваших подлейших замыслов на мою сестру, но даже более чем когда-нибудь ими заняты. Мне известно, что сегодня утром сестра моя
получила какое-то
письмо. Вам все время не сиделось на месте… Вы, положим, могли откопать по дороге какую-нибудь жену; но это ничего не значит. Я желаю удостовериться лично…
Писем из Белогорской крепости я не
получал.
Вдруг батюшка
получает из Петербурга
письмо от нашего родственника князя Б**.
Разговаривая однажды с отцом, он узнал, что у Николая Петровича находилось несколько
писем, довольно интересных, писанных некогда матерью Одинцовой к покойной его жене, и не отстал от него до тех пор, пока не
получил этих
писем, за которыми Николай Петрович принужден был рыться в двадцати различных ящиках и сундуках.
— Можешь представить — Валентин-то? Удрал в Петербург. Выдал вексель на тысячу рублей,
получил за него семьсот сорок и прислал мне
письмо: кается во грехах своих, роман зачеркивает, хочет наняться матросом на корабль и плавать по морям. Все — врет, конечно, поехал хлопотать о снятии опеки, Радомысловы научили.
— Так, — сказала она, наливая чай. — Да, он не
получил телеграмму, он кончил срок больше месяца назад и он немного пошел пешком с одними этнографы. Есть его
письмо, он будет сюда на эти дни.
Утром, полубольной, сходил на почту,
получил там пакет
писем из Берлина, вернулся в отель и, вскрыв пакет, нашел в нем среди
писем и документов маленький и легкий конверт, надписанный почерком Марины.
— Имею к вам, Самгин,
письмо от девицы устрашающего вида, —
получите!
Любаша часто
получала длинные
письма от Кутузова; Самгин называл их «апостольскими посланиями».
Получая эти
письма, Сомова чувствовала себя именинницей, и все понимали, что эти листочки тонкой почтовой бумаги, плотно исписанные мелким, четким почерком, — самое дорогое и радостное в жизни этой девушки. Самгин с трудом верил, что именно Кутузов, тяжелой рукой своей, мог нанизать строчки маленьких, острых букв.
Прошла среда. В четверг Обломов
получил опять по городской почте
письмо от Ольги, с вопросом, что значит, что такое случилось, что его не было. Она писала, что проплакала целый вечер и почти не спала ночь.
Чего ж надеялся Обломов? Он думал, что в
письме сказано будет определительно, сколько он
получит дохода, и, разумеется, как можно больше, тысяч, например, шесть, семь; что дом еще хорош, так что по нужде в нем можно жить, пока будет строиться новый; что, наконец, поверенный пришлет тысячи три, четыре, — словом, что в
письме он прочтет тот же смех, игру жизни и любовь, что читал в записках Ольги.
— Постой, постой! Куда ты? — остановил его Обломов. — У меня еще есть дело, поважнее. Посмотри, какое я
письмо от старосты
получил, да реши, что мне делать.
— Да; но мне не хотелось заговаривать с теткой до нынешней недели, до получения
письма. Я знаю, она не о любви моей спросит, а об имении, войдет в подробности, а этого ничего я не могу объяснить, пока не
получу ответа от поверенного.
— Я
получил очень неприятное
письмо из деревни, в ответ на посланную доверенность — помните? — сказал Обломов. — Вот потрудитесь прочесть.
Штольц не приезжал несколько лет в Петербург. Он однажды только заглянул на короткое время в имение Ольги и в Обломовку. Илья Ильич
получил от него
письмо, в котором Андрей уговаривал его самого ехать в деревню и взять в свои руки приведенное в порядок имение, а сам с Ольгой Сергеевной уезжал на южный берег Крыма, для двух целей: по делам своим в Одессе и для здоровья жены, расстроенного после родов.
— А у тебя разве ноги отсохли, что ты не можешь постоять? Ты видишь, я озабочен — так и подожди! Не належался еще там? Сыщи
письмо, что я вчера от старосты
получил. Куда ты его дел?
— Хорошо вам говорить, — заметил Обломов, — вы не
получаете от старосты таких
писем…
Дело в том, что Обломов накануне
получил из деревни, от своего старосты,
письмо неприятного содержания. Известно, о каких неприятностях может писать староста: неурожай, недоимки, уменьшение дохода и т. п. Хотя староста и в прошлом и в третьем году писал к своему барину точно такие же
письма, но и это последнее
письмо подействовало так же сильно, как всякий неприятный сюрприз.
— Не
получили ли вы
письма от Андрея Иваныча? — спросила она.
«Вам странно, Ольга Сергеевна (писал он), вместо меня самого
получить это
письмо, когда мы так часто видимся.
Накануне отъезда у него ночью раздулась губа. «Муха укусила, нельзя же с этакой губой в море!» — сказал он и стал ждать другого парохода. Вот уж август, Штольц давно в Париже, пишет к нему неистовые
письма, но ответа не
получает.
— Я вчера
письмо получил из Петербурга… — сказал он, не зная, что сказать.
Получая изредка ее краткие
письма, где дружеский тон смешивался с ядовитым смехом над его страстью, над стремлениями к идеалам, над игрой его фантазии, которою он нередко сверкал в разговорах с ней, он сам заливался искренним смехом и потом почти плакал от грусти и от бессилия рассказать себя, дать ключ к своей натуре.
Дня через три он
получил коротенькую записку с вопросом: «Где он? что не возвращается? отчего нет
писем?» Как будто ей не было дела до его намерения уехать или она не
получила его
письма.
Леонтий обмер, увидя тысячи три волюмов — и старые, запыленные, заплесневелые книги
получили новую жизнь, свет и употребление, пока, как видно из
письма Козлова, какой-то Марк чуть было не докончил дела мышей.
От Райского она не пряталась больше. Он следил за ней напрасно, ничего не замечал и впадал в уныние. Она не
получала и не писала никаких таинственных
писем, обходилась с ним ласково, но больше была молчалива, даже грустна.
— Да, упасть в обморок не от того, от чего вы упали, а от того, что осмелились распоряжаться вашим сердцем, потом уйти из дома и сделаться его женой. «Сочиняет, пишет
письма, дает уроки,
получает деньги, и этим живет!» В самом деле, какой позор! А они, — он опять указал на предков, —
получали, ничего не сочиняя, и проедали весь свой век чужое — какая слава!.. Что же сталось с Ельниным?
«Что сделалось с тобой, любезный Борис Павлович? — писал Аянов, — в какую всероссийскую щель заполз ты от нашего мокрого, но вечно юного Петербурга, что от тебя два месяца нет ни строки? Уж не женился ли ты там на какой-нибудь стерляди? Забрасывал сначала своими повестями, то есть
письмами, а тут вдруг и пропал, так что я не знаю, не переехал ли ты из своей трущобы — Малиновки, в какую-нибудь трущобу — Смородиновку, и
получишь ли мое
письмо?
Но несмотря даже на это, я решился, и только не успел
письма отправить, потому что час спустя после вызова
получил от него опять записку, в которой он просит меня извинить его, что обеспокоил, и забыть о вызове и прибавляет, что раскаивается в этом «минутном порыве малодушия и эгоизма», — его собственные слова.
По крайней мере те пункты, на которые опираются князья Сокольские, оспаривая завещание,
получают сильную поддержку в этом
письме.
Князь сообщил ему адрес Версилова, и действительно Версилов на другой же день
получил лично от Зерщикова
письмо на мое имя и с лишком тысячу триста рублей, принадлежавших мне и забытых мною на рулетке денег.